От редакции:
На страницах нашего сайта мы уже рассказывали о царевне Татьяне в статье «Великая княжна Татьяна Николаевна – пример действенной заботы», где приводились рассказы-описания Татьяны в юности, оставленные её современниками.
Новая статья того же автора Светланы Макаренко отражает восхищение автора силой духа, деловыми качествами, служением Великой княжны Татьяны, содержит размышления о том, что могла бы сделать Татьяна Николаевна для страны.
Статья приводится в сокращении. Подзаголовки и выделение жирным сделаны редакцией сайта.
Содержание:
«Большая пара» Царевен была очень дружна, – все время вместе, но, тем не менее, чем сильнее взрослели Великие княжны, тем заметнее для всех становилось ненавязчивое первенство второй сестры. И если Ольгу Николаевну все как-то невольно сравнивали с принцессой, то Татьяна Николаевна по духу, несомненно, была – королева: сдержанно-властная, решительная, умная, привыкшая опекать тех, кто слабее и нуждается в ее покровительстве. Уместности королевских тонов в портрете княжны есть неоспоримые доказательства.
Вот письмо Татьяны Николаевны от 15 августа 1915 года: «Я все время молилась за вас обоих, дорогие, чтобы Бог помог вам в это ужасное время. Я просто не могу выразить, как я жалею вас, мои любимые. Мне так жаль, что я ничем не могу помочь... В такие минуты я жалею, что не родилась мужчиной. Благословляю вас, мои любимые. Спите хорошо. Много раз целую тебя и дорогого Папу... Ваша любящая и верная дочь Татьяна».
Не сразу и догадаешься, что эти строки, написанные явно сильным человеком, принадлежат восемнадцатилетней девушке и обращены к родителям.
Еще одна записка Татьяны к матери. Датирована 1912 годом, и тон почтительной, послушной дочери в ней постепенно, мягко замещается теплой материнской интонацией:
«Я надеюсь, что Аня (*А.А. Танеева-Вырубова. – автор) будет мила с тобой, и не будет тебя утомлять и не будет входить и тревожить тебя, если ты захочешь побыть одна. Пожалуйста, дорогая Мама, не бегай по комнатам, проверяя, все ли в порядке. Пошли Аню или Изу, (* А.А. Танеева-Вырубова и одна из фрейлин Двора, лицо не установленное. – автор) иначе ты устанешь, и тебе будет трудно принимать тетю и дядю. Я постараюсь, и на борту с офицерами буду вести себя как можно лучше (*Речь в письме, вероятно, идет о каком-либо торжественном приеме на борту царской яхты «Штандарт». Царевны уже учились замещать Государыню-мать на некоторых светских церемониях. – автор).
До свидания, до завтра. Миленькая, не беспокойся о Бэби (*Домашнее имя Цесаревича Алексея Николаевича на английский манер – «Малыш». – автор). Я присмотрю за ним, и все будет в порядке», – так пишет матери девочка-подросток. Чувствуются рано определившийся цельный характер, хозяйственная сметка, практичность и деловитость. А за всем этим, если не забывать, кем написаны эти строки, чисто «романовская» царская сила и воля.
Но и привычные тихие женские таланты были присущи Татьяне Николаевне в большей степени, чем сестрам. Анна Танеева писала, что, занимаясь рукоделием, Татьяна работала лучше других. У нее были очень ловкие руки, она шила себе и старшим сестрам красивые блузы, вышивала, вязала и великолепно причесывала мать, когда девушки-горничные отлучались на выходные.
Итак, Татьяна Николаевна заведовала распорядками в доме, хозяйничала, вышивала, гладила белье – любила как раз то, к чему не лежало сердце Ольги Николаевны. Да еще и воспитывала младших. Если представить Татьяну Николаевну повзрослевшей, уже в замужестве, то сразу вырисовывается цельный образ русской жены: женщина домовитая, мать семейства, умная и строгая, у которой все в руках спорится, все домашние ее уважают, дети даже чуть-чуть побаиваются, словом, вот – истинная хранительница семейного очага. Привлекает, пленяет он, этот милый образ, безусловно, но уж больно спокойны краски! Вся ли Великая княжна – здесь, в этом образе «русской душою», завершен ли ее портрет? Думается, нет.
Можно с уверенностью сказать, что, если бы жизнь Царской семьи не прервалась так рано, Татьяна Николаевна никак не смогла бы найти полное применение своим силам и талантам только в семье, так как это была натура очень деятельная, живая, активная. Домашний уклад, который, несомненно, в собственной ее обители был бы подчинен Татьяне и управляем ею, не смог бы завладеть огненной душой ее настолько, чтобы она не вышла за семейный порог!
Не только распорядками в доме могла бы она заведовать, но и в определенной общественной структуре – тем более, а если бы понадобилось, то и в целом государстве.
Женщина и власть, женщина и политика – сочетание, кажущееся исключением в ту эпоху, однако оно вполне имеет право на существование.
«Хозяйка дома» в случае с Великой княжной Татьяной Николаевной – понятие более широкое. Счастливое сочетание, которое почему-то обычно представляется невозможным, – домовитая мать семейства, хорошая супруга и... умный политик. В столь юном возрасте Татьяна Николаевна уже имела созревший политический кругозор русской женщины-правительницы, и не зря Государь Император так любил беседовать с ней.
Татьяна – единственная, с кем в переписке своей Александра Феодоровна говорит о делах, о войне, даже о том, что мучает Государыню лично, – о распускаемой против нее клевете.
Когда Татьяна однажды попросила прощения в том, что резко сказала о Германии, забыв, что это родина ее матери, Государыня ответила ей: «Вы, девочки мои, меня не обижаете, но те, кто старше вас, могли бы иногда и думать... но все вполне естественно. Я абсолютно понимаю чувства всех русских и не могу одобрять действия наших врагов. Они слишком ужасны, и поэтому их жестокое поведение так меня ранит, а также то, что я должна выслушивать. Как ты говоришь, я вполне русская, но не могу забыть мою старую родину».
Императрица дает Татьяне распоряжения: «Спроси Биби* (*Неустановленное лицо, вероятно, одна из дам-распорядительниц в Большом Екатерининском дворце – госпитале. – автор) по телефону, нельзя ли во время панихиды поставить солдатский гроб рядом с гробом полковника, чтобы в смерти они были равны? Когда мы приехали туда, как раз принесли одного. Ей нужно спросить мужа; я нахожу, что это было бы более по-христиански... впрочем, пусть они делают, как нужно».
Письма княжны Татьяны. Отрывки, кусочки, полуцитаты… Больно щемит сердце, когда вчитываешься в них. Ей, милой красавице-Царевне, близко к сердцу принимающей все беды родной земли и любимой Семьи, остается жить чуть менее двух лет. У нее за плечами немалый духовный опыт: зарево мятежа 1905 года, убийство премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина в зале Киевского оперного театра, произошедшее прямо на ее глазах в 1911 году (она необыкновенно тяжело пережила его и даже болела от огорчения! – автор), острый кризис болезни брата Алексея в Спале, едва не унесший его жизнь и до основания потрясший нервы и сердце любимой МамА. Ей, тихой «царевне Царскоселья», «розе Петергофа», вроде бы и нечего сказать людям – настолько чистой и однообразной кажется ее Жизнь, но и слишком многое может она сказать им, ибо все пережитое пропускает через сердце. Больше полусотни раненых умерло на ее руках в Царскосельском лазарете. Но прежде всего тепло своей души она несет родителям, безмерно любимым ею людям:
1916 год. Рождество: «Моя бесценная, дорогая МамА, я молюсь, чтобы Бог помог сейчас вам в это ужасное, трудное время. Да благословит и защитит Он вас от всего дурного, мой милый ангел, МамА…»
Новый 1917-й, страшный для Семьи год: «Моя милая МамА, я надеюсь, что Господь Бог благословит этот Новый год и он будет счастливее, чем прошедший. И что он, может быть, принесет мир и конец этой кошмарной войне. И я надеюсь, дорогая, что ты будешь лучше себя чувствовать».
Увы, желание великой княжны Татьяны не сбылось. Трагический легендарный 1917 год принес бедствия неизмеримые и непредсказуемые. А если бы их не было? Если бы... Тогда, как мы уже сказали, Татьяна Николаевна, скорее всего, заняла бы не последнее место при любимом брате Цесаревиче в управлении государством. Ее деятельный ум, энергия, щедрое сердце располагали к этому всецело.
Не случайно именно в ее переписке с близкими, уже из заточения в Тобольске и Екатеринбурге, мы найдем рассуждения о переживаниях Родины.
Вот строки из письма великой княжны Татьяны Николаевны, подруге фрейлине Маргарите Хитрово:
Тобольск, 11 января 1918 года
«Как грустно и неприятно видеть теперь солдат без погон, и нашим стрелкам тоже пришлось снять. Так было приятно раньше видеть разницу между нашим и здешним гарнизонами. Наши – чистые с малиновыми погонами, крестами, а теперь и это сняли. Нашивки тоже. Но кресты, к счастью, еще носят. Вот подумать, проливал человек свою кровь за Родину, за это получал награду, за хорошую службу получал чин, а теперь что же? Те, кто служил много лет, их сравняли с молодыми, которые даже не были на войне. Так больно и грустно все, что делают с нашей бедной Родиной, но одна надежда, что Бог так не оставит и вразумит безумцев». Не вразумил, увы! Но вернемся немного назад…
К началу войны 1914 года.
Православный историк, исследовательница духовного и жизненного пути великой княжны Татьяны Романовой Т. Горбачева пишет взволнованно:
«Когда началась Первая мировая война, великой княжне Татьяне исполнилось семнадцать лет. Для нее наступило совершенно особое время – время, когда в полной мере проявились не только ее доброта, милосердие, но и душевная стойкость; большие организаторские способности, а также талант хирургической сестры...»
Уже через несколько недель после начала войны великая княжна Татьяна выступила инициатором создания в России "Комитета Ее Императорского Высочества великой княжны Татьяны Николаевны для оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий".
Прославившийся на ниве обширной благотворительности "Татьянинский комитет" ставил перед собой следующие цели:
Великая княжна Татьяна была Почетной председательницей этого Комитета, в который входили известные в России государственные и общественные деятели. В заседаниях Комитета также участвовали представители военного министерства, министерств Внутренних дел, Путей сообщения и Финансов.
Отметим, что великая княжна Татьяна Николаевна, формально занимавшая пост Почетной председательницы, несмотря на свой юный возраст, активно, "разумно" и "толково", по словам А. Мосолова, участвовала в деятельности комитета ее имени и входила во все его дела. Лично благодарила тех, кто помогал деятельности Комитета.
Общественная деятельность Великих княжон приветствовалась и активно направлялась Императрицей. Из письма Государыни супругу от 20 сентября 1914 года: «В 4 ч. Татьяна и я приняли Нейдгарда по делам ее комитета – первое заседание состоится в Зимнем Дворце в среду, после молебна, я опять не буду присутствовать. Полезно предоставлять девочкам работать самостоятельно, их притом ближе узнают, а они научатся приносить пользу».
Эту же мысль Ее Величество повторила в письме от 21 октября 1914 года: «О. и Т. сейчас в Ольгином Комитете. Татьяна одна принимала Нейдгарда с его докладом, продлившимся целых полчаса. Это очень полезно для девочек. Они приучаются быть самостоятельными, и это их гораздо большему научит, так как приходится думать и говорить за себя без моей постоянной помощи».
Письмо от 24 октября 1914 года: «Татьяна была на заседании в своем Комитете, оно продолжалось 1,5 часа. Она присоединилась к нам в моей крестовой общине, куда я с Ольгой заезжала после склада».
Еще одна деятельность, которой Великая княжна Татьяна Николаевна самоотверженно отдавала все свои силы, – это работа медицинской сестры.
С. Я. Офросимова вспоминала: «Если бы, будучи художницей, я захотела нарисовать портрет сестры милосердия, какой она представляется в моем идеале, мне бы нужно было только написать портрет великой княжны Татьяны Николаевны; мне даже не надо было бы писать его, а только указать на фотографию ее, висевшую всегда над моей постелью, и сказать: "Вот сестра милосердия"».
«Во время войны, сдав сестринские экзамены, старшие княжны работали в Царскосельском госпитале, выказывая полную самоотверженность в деле... У всех четырех (сестер – автор) было заметно, что с раннего детства им было внушено огромное чувство долга. Все, что они делали, было проникнуто основательностью в исполнении. Особенно это выражалось у двух старших. Они не только несли в полном смысле слова обязанности рядовых сестер милосердия, но и с большим умением ассистировали при сложных операциях... Серьезнее и сдержаннее всех была Татьяна», – пишет Мосолов.
Татьяна Евгеньевна Мельник-Боткина (дочь лейб-медика Николая II Е.С. Боткина) вспоминала, что доктор В. Деревенко, "человек весьма требовательный по отношению к сестрам", говорил уже после революции, что ему редко приходилось встречать такую спокойную, ловкую и дельную хирургическую сестру, как Татьяна Николаевна. «С трепетом просматривая в архиве дневник великой княжны Татьяны 1915-1916 годов, – рассказывает уже упомянутый нами историк Татьяна Горбачева, – написанный крупным ровным почерком, удивлялась я необыкновенной чуткости великой княжны – после посещения лазаретов она записывала имена, звания и полк, где служили те люди, кому она помогла своим трудом сестры милосердия. Каждый день она ездила в лазарет... И даже в свои именины».
В госпитале Татьяна выполняла очень тяжелую работу: перевязки гнойных ран, ассистировала и при сложных операциях. Государыня то и дело сообщает мужу: «Татьяна заменит меня на перевязках», «предоставляю это дело Татьяне».
Из воспоминаний Т. Мельник-Боткиной: «Я удивляюсь и их трудоспособности, – говорил мне мой отец про Царскую семью, уже не говоря про Его Величество, который поражает тем количеством докладов, которое он может принять и запомнить, но даже Великая княжна Татьяна; например, она, прежде чем ехать в лазарет, встает в семь часов утра, чтобы взять урок, потом едет на перевязки, потом завтрак, опять уроки, объезд лазаретов, а как наступит вечер... сразу берется за рукоделие или за чтение».
Юной Татьяне Николаевне не чужды были и наклонности гордой амазонки. Государыня часто сообщает супругу в письмах, что Татьяна отправилась кататься верхом, тогда как другие девочки предпочли другие занятия: «...собираюсь покататься с тремя девочками, пока Татьяна ездит верхом».
И. Степанов дополняет слова любящей Государыни-Матери: «Татьяна... была шефом армейского уланского полка и считала себя уланом, причем, весьма гордилась тем, что родители ее тоже уланы. (*Оба гвардейских уланских полка имели шефами Государя и Императрицу.) "Уланы рара" и "уланы mama"", – говорила она, делая ударение на последнем "а"". Государыня пишет Николаю Александровичу: "Татьяна в восторге, что ты видел ее полк и нашел его в полном порядке».
Согласитесь, что надо было обладать незаурядными качествами характера и иметь какой-то особый склад ума, чтобы вникать в тонкости бытия полка и знать, что же означает на самом деле это строгое понятие «полк в полном порядке» и как следует сей полк в этот надлежащий порядок привести. Ей, строгой и прекрасной амазонке, как-то удавалось и это. Уланы почтительно-восхищенно любили и побаивались ее. Сохранилось высказывание одного из офицеров ее полка: «Встречаясь с ней, при всем ее внешнем очаровании и простоте, вы не на секунду не забывали, что говорите с дочерью Императора…»
Отличность Татьяны от сестер, ее некое духовное старшинство проявлялись, пожалуй, даже в мелочах. В выборе книг и музыки (Она любила вместе с сестрою Ольгой мемуары Наполеона, пьесы Ростана, записки Екатерины Второй и «Путешествие на корабле «Бигль» Ч. Дарвина, «Айвенго» В. Скотта, серьезные духовные книги, к примеру, «Житие Серафима Саровского», стихотворения Пушкина, часто наизусть читала «Евгения Онегина», с увлечением играла на рояле Чайковского и Рахманинова, Грига и Шопена. – автор) и в отношении к простым, самым заурядным, явлениям жизни:
«Обе младшие и Ольга ворчат на погоду, – рассказывает в письме Александра Феодоровна, – всего четыре градуса, они утверждают, будто видно дыхание, поэтому они играют в мяч, чтобы согреться, или играют на рояле, Татьяна спокойно шьет».
Скажем еще несколько слов об этой удивительной девушке. Великая княжна Татьяна постоянно училась самоанализу, училась владеть собой. Вспомним фразу из письма Императрицы Супругу: «Только когда я спокойно говорю с Татьяной, она понимает».
Будучи еще совсем в юных летах, задумчивая Великая княжна уже весьма критично и верно оценивала свое внутреннее состояние, все свои просчеты и ошибки: «Может быть, у меня много промахов, но, пожалуйста, прости меня» (письмо к матери от 17 января 1909 года).
«16 июня 1915 года. Я прошу у тебя прощения за то, что как раз сейчас, когда тебе так грустно и одиноко без ПапА, мы так непослушны. Я даю тебе слово, что буду делать все, чего ты хочешь, и всегда буду слушаться тебя, любимая», – винится Татьяна в другом письме перед горячо любящей матерью.
«21 февраля 1916 года. Я только хотела попросить прощения у тебя и дорогого ПапА за все, что я сделала вам, мои дорогие, за все беспокойство, которое я причинила. Я молюсь, чтобы Бог сделал меня лучше...»
За эти тихие, искренние молитвы ей, несомненно, прощалось все. И родители, и брат, и сестры любили ее беззаветно, а шалун Алексей, в отсутствие матери, затихал и укладывался спать лишь тогда, когда в комнату входила Татьяна. Ни старшая, снисходительная и ласковая Ольга, ни балующая его нещадно Мария, ни «сердечный дружок по проказам» чаровница Настенька не имели на него столь очевидного, незаметного домашнего влияния, как молчаливая вторая сестра, хотя всех своих «хранительных сестер – нянюшек» Алексей боготворил. Но именно Татьяне он доверял свои простые детские секреты, мысли и заботу о любимой собачке – спаниеле Джое. Он знал, что никто лучше нее не сможет расчесать непоседе Джою его шелковистую шерстку и правильно застегнуть ошейник, никто лучше «милой Тани» не посоветует, как правильно написать письмо-приглашение к игре другу, Коле Деревенко, чтобы оно, приглашение это, не прозвучало как капризный приказ Наследника престола.
Дмитрий Малама. Это имя часто и прочно стали связывать с именем Царевны, великой княжны Татьяны Николаевны недавно, в связи с открытием архивов, новых документов, дневников, фотографий, мемуаров.
Представитель древнего молдавско-румынского княжеского рода Malam, попавшего в милость и доверие к князю Ракоцци еще в семнадцатом столетии, Дмитрий Малама был внуком доктора Захария Маламы, лечившего когда-то отца последнего императора, богатыря Александра Третьего, дедушку Татьяны Николаевны. Блестящий гвардеец, спортсмен, марафонец, бегавший отлично на длинные дистанции, Дмитрий Малама обладал отменным здоровьем. Иван Степанов, лежавший вместе с корнетом в Царскосельском лазарете, оставил нам такой портрет улана-храбреца:
«Малама был молод, румян, светловолос. Выдвинулся перед войной тем, что, будучи самым молодым офицером, взял первый приз на стоверстном пробеге (на своей кобыле „Коньяк“). В первом же бою на фронте он отличился и вскорости был тяжело ранен в ногу.
Как отмечалось в приказе о награждении, „в бою 5-го августа во главе взвода атаковал неприятельскую пехоту и, будучи тяжело ранен, остался в строю и продолжал обстреливать противника, чем значительно способствовал успеху“.
В нем поражало замечательно совестливое отношение к службе и к полку, в частности. Он только видел сторону „обязанностей“ и „ответственности“. Получив из рук Императрицы заслуженное в бою Георгиевское оружие, он только мучился сознанием, что „там“ воюют, а они здесь „наслаждаются жизнью“. Никогда ни в чем никакого чванства. Только сознание долга».
Вот в этом они с княжною были схожи – добавлю уже от себя.
Великая Княжна Татьяна (или как она себя спокойно называла «сестра милосердия Романова вторая») частенько задерживалась у постели Дмитрия. «Обыкновенно Княжны уходили из перевязочной раньше Матери и, пройдя по всем палатам, садились в нашей, последней, и там ждали Её. Татьяна Николаевна садилась всегда около Маламы», – вспоминал все тот же И. Степанов.
Неудивительно, что Великая княжна уставала за день – приходилось ассистировать на операциях, чистить и обрабатывать инструменты, перевязывать раненых. Порою до пятнадцати человек в день. Но она всегда и всем улыбалась. А когда возвращалась домой из лазарета к обеду с Семьей, то и там продолжала беспокоиться о раненых: писала письма их родным, звонила по телефону, чтобы справиться о самочувствии особо тяжёлых, вязала теплые вещи – носки и кашне, вела дневник. В один из дней октября четырнадцатого года в нем появилась такая вот запись:
«Утром были у Обедни. До этого говорила по телефону с Маламой. Завтракали 5 с Папа и Мама (ударение на последний слог – прим. авт.). Днем гуляли с сестрами и Папа, Мама в экипаже. В 4 часа поехали в Гусарский лазарет к раненым. Мы 4 поехали к Ане к чаю, там были Шведов и Виктор Эрастович. Аня мне привезла от Маламы маленького французского бульдога, невероятно мил. Так рада. Обедали с Папа и Мама».
И еще запись:
«Понедельник, 13/26 октября.
Утром был урок. Поехала на станцию в поезд с ранеными. Тяжелых не было. Оттуда поехали с Мама в наш лазарет. Мама перевязывала наших офицеров новых, а мы сидели у наших. Я сидела с душками Маламой и Эллисом. Ужасно было хорошо. Потом пошли в Большой лазарет, где перевязывали вновь прибывших до 1 часа».
И еще записи об этом странном романе. Каком-то девическом, если можно так выразиться, «благоуханном», и чуточку – растерянным.
«Был один урок. Поехали с Папа и Мама в Петроград в Петропавловский собор, на заупокойную литургию по Дедушке. Оттуда к Бабушке на Елагин завтракать. На обратном пути заехали к «Спасителю». Вернулись в 3.30. В 3.45 поехали с Мама и Аней к нам в лазарет. Сидела с Маламой душкой и Эллисом целый час, так было хорошо, что ужас.
Четверг, 23 октября/6 ноября.
Утром был урок. Поехали в наш лазарет. Делала перевязки: Никитину 1-го стрелкового Финляндского полка, Корнейчику 7-го стрелкового Финляндского полка и Прошку 26-го Сибирского стрелкового полка. Немножко в коридоре говорила с Маламой, душкой, потом пошли к ним в палату и снимались. Сегодня мой душка Малама выписывается из лазарета. Ужас, как мне жалко.
Вторник, 28 октября/10 ноября.
После обеда в 9.15 приехал к нам Малама душка и сидел до 10.15. Ужас как была рада его видеть, он был страшно мил».
Видно по всему, что Татьяне Николаевне удовольствие доставляло даже просто написать имя «пажа и светского человека», прекрасно воспитанного, в своем девическом журнале. Что думал сам Дмитрий, трепещущий пред царственной княжной, мы не знаем.
Можем только угадывать. Все тот же И. В. Степанов писал: «Мы встретились с Маламой в Киеве в 1918 году и долго вспоминали лазарет… Он был убит в конной атаке под Царицыным».
Родители Татьяны Николаевны знали о романе, но в их понятии он был настолько простодушен и прелестен, что они, возможно, не придали ему значения, хотя Александра Феодоровна с мягкой иронией писала «о превосходном зяте»:
«17/30 марта Мой маленький Малама провел у меня часок вчера вечером, после обеда у Ани. Мы уже 1 1/2 года его не видали. У него цветущий вид, возмужал, хотя все еще прелестный мальчик. Должна признаться, что он был бы превосходным зятем — почему иностранные принцы не похожи на него? Конечно, Ортипо надо было показать его «отцу».
Ортипо, шаловливая и ласковая, наверное, счастливо напоминала Татьяне Николаевне о её друге и после отъезда Дмитрия Яковлевича на фронт. У собачки родились щенки. Она скрашивала заточение Татьяны Николаевны в Александровском дворце, но более упоминаний о её дарителе в дневниках царевны нет. А впрочем, и сами дневники не уцелели полностью.
Татьяна Николаевна сожгла их после одного из обысков. Так что я могу написать об этом романе? Что? Только стихи. Только какое-нибудь элегическое эссе. Но имею ли я на это право? Особенно после вот этих строк:
«После прихода к власти большевиков Малама смог пробраться на юг, где влился в ряды Белой армии. По некоторым данным, командовал эскадроном своего полка, входившего в состав Сводно-Горской дивизии. После получения известий о расстреле горячо любимой им Великой княжны Татьяны Николаевны отчаянно искал смерти в бою. Погиб в 1919 г. под г. Царицыным, участвуя в конной атаке на позиции красных. По некоторым сведениям, похоронен в Екатеринодаре».
Он не хотел жить после её гибели, стремился к смерти, искал её. Был отчаянно, до безумия храбр. Но чем, как, почему смогла его очаровать царственная лилия Александровского дворца?!! Да, очаровать так, что после её гибели мир померк?! Я не могу сказать. Не могу угадать. Не решаюсь. Могу лишь догадываться. И для меня, в тени этого романа – терпки трепетного, девического, затаенного – предстает вдруг ярко и ясно весь облик Татьяны Николаевны – чистый, ясный, сильный, гордый, простой, трепетный, истинный, возвышенный.
Не позволяющий двойников, «зеркальных отражений», чудных воскрешений, рассуждений о правомерности или незаконности расстрела той страшной июльской ночью.
У Татьяны Николаевны Романовой, великой княжны, царевны, дочери Последнего Государя, есть лишь одна жизнь. Её собственная. Которая стоила другой. Оборвавшейся 15 июля 1919 года в бою под Екатеринодаром. Именно тогда погиб штаб-ротмистр Дмитрий Малама. Знаковое число. Близкое и к Ее роковой дате. Неслучайное. Совсем не случайное. Это единственное, о чем я себе позволяю подумать. Увы!
Автор: Светлана Астрикова-Макаренко. 2019 г.
Источник: Татьяна Николаевна Романова. Вторая жемчужина Империи. Роман августейшей княжны.
Сайт За-Царя.рф не является монархическим, не носит религиозный характер, не преследует политических целей. Задача сайта – рассказать правду об Императоре Николае Втором и России времени Его правления.
Контакты: za-carya@yandex.ru
© 2017 - 2024. Все права защищены.
